— Нина Михайловна, расскажите про свою дочь.

Женщина тяжело вздохнула:

— Скажите, вам это зачем нужно? Ради сенсации?

— Нет. Этим сейчас никого не удивишь, скорее, ради правды, добыть которую становится всё сложней.

— Если так, то я вам сразу заявляю, что моя дочь не пила, не кололась, вела здоровый образ жизни. В её самоубийство я не верю.

— А зачем она посещала психологический практикум, если с психикой у неё проблем не было? — Вера сказала это наобум, для того, чтобы прояснить некоторые сомнения.

— А, вы про это… Ну, как сказать. Она ведь собиралась стать журналистом, ей бы это пригодилось. А во-вторых, девочка она была необычная, не по возрасту взрослая что ли. У таких талантливых детей всегда бывают трудности в общении со сверстниками. У неё не было близких подруг. Да и некогда… Вы же знаете, наверное, Вика прекрасно рисовала, она всегда была чем-то занята.

— Но у Вики же была подруга. Дина Глаголева.

— Дина? Я про неё не слышала… Мне Вика ничего не говорила… Она с Егором Корсунским общалась. Вместе учились. Хороший парень, искренне соболезнует нашему горю.

Извинившись за беспокойство, Вера собралась уходить, но её внимание привлекли картины на стенах. Нина Михайловна, заметив взгляд журналистки, сказала:

— Это рисовала моя доченька. Смотрите, разве такое мог создать человек, склонный к самоубийству? Мне кажется, что Вика здесь, со мной, в этих рисунках, такая же светлая, жизнерадостная, всегда с улыбкой, — женщина тихо заплакала.

Картины действительно будто светились. На них были изображены: девушка с лебедиными крыльями, изящно обнимающая тонкий берёзовый ствол; золотая осенняя аллея с забытым на ней кем-то зонтом; облака в вечернем небе, напоминающие корабль с алыми парусами. Ни обезьяньих морд, ни змеиных ухмылок. Радостно, романтично, светло.

Провожая Веру, женщина попросила:

— Не пишите про мою девочку плохо. Она ни в чём не виновата. Эта смерть просто нелепость. Я буду вам благодарна, если вы узнаете и напишете правду.

— Я постараюсь, — сказала Вера и попрощалась.

Ночь оказалась бессонной. Мысли не давали покоя, лезли в голову и ворочались в ней так, что тупая боль уже давно занудливо бубнила о необходимости принять таблетку. Вставать не хотелось. Но в комнате было так душно, что она заставила себя подняться. Приняв пилюлю, вышла на балкон и стала рассматривать звёзды, которыми было усыпано весеннее ясное небо… Затем отправилась в постель, в надежде забыться в царстве Морфея.

Где-то в половине третьего Вера снова проснулась. За окном грохнуло, будто что-то взорвалось. Оказалось, что в старый дуб, росший под окнами, врезался УАЗик. Из кабины неслась забойная музыка. Сосед Колька вернулся с очередной гулянки, на этот раз едва ни в последний… За рулём находился его приятель Витёк. Коля выполз из машины со страшными ругательствами, этажность которых не счёл бы даже бухгалтер со стажем. По двору разносились угрозы: «Ну, всё, ты попал,…на 600 баксов! Твою мать! Ну, всё, 600 баксов!». Эти вопли в различных тональностях повторились раз пятнадцать.

В свете дуэта луны и фонаря Вера разглядела, что голова Кольки в крови. Видимо, он неслабо ударился о лобовое стекло в момент столкновения с деревом. Но горе его по поводу разбитой машины было так велико, что он не ощущал боли. Бегал по двору, размахивал руками, то причитая, то угрожая. Из машины вылезли три девушки. Пассажирки именно «вылезли», они были тоже не трезвы. В конце концов, несколько угомонив страдальца, компания повела раненого в травмпункт, находящийся, к счастью, в десяти минутах пешего хода от дома. Отсутствовали они не более получаса, а вернувшись, уселись на скамейку возле дома и, уже несколько спокойнее, продолжали обсуждать случившееся.

…А в это время возле подъезда мирно дремал Петя, 35-летний безработный, любивший иногда отдохнуть на скамеечке, особенно в «состоянии нестояния», овладевавшего им довольно часто. Вздрогнув от голосов, он начал суетливо озираться, предвкушая встречу с отметелившими его некоторое время назад дружками. Обида взыграла в проснувшемся Пете и разбудила ярость.

Он, громко икнув, поднял с земли деревянный дрын и направился к притихшей было компании. Коля в повязке под опекой пьяных девиц отходил от пережитого стресса. Никто и не ожидал, а Петя, подкравшись сзади, со всей силушки, нанёс сокрушительный удар по перевязанной голове бедолаги. «А-а-а!!! — завизжали девицы. «А-а-а!!!» — вторил басом покалеченный Коля. Сам нападавший, озверев окончательно, угрожающе завопил, оскалив зубы: «А-а-а!» — и треснул еще раз. В этой какофонии никто из участников ночного представления не заметил, как подъехала милицейская машина, вызванная соседями. Из неё выкатился грузный блюститель порядка и в целях профилактики… врезал Кольке по злосчастной голове резиновой дубинкой. Затем всю кучу-малу транспортировали в участок…

Во дворе воцарилась тишина. Люди, разбуженные среди ночи, вышли на балконы и тихо переговаривались. Кое-где раздавались смешки. И всё же всем было жалко непутёвого Кольку. Его УАЗик так и стоял сиротливо под деревом, с подбитой фарой и покосившимся бампером.

Досмотрев неожиданно развернувшуюся во дворе драму, Вера закрыла балконную дверь, зашторила окна и, стараясь не шуметь, легла в кровать. Борис мирно спал. «Утром расскажу», — подумала она и, повернувшись на бок, закрыла глаза. И словно провалилась…

Сны её были странные: девушки, летящие в бездну и превращающиеся в птиц с обезьяньими головами; маленький резиновый милиционер, которого вдруг взялся надувать сосед Колька, и раздул до огромных размеров. Тот, в конце концов, звонко лопнул, и брызги какой-то зелёной слизи попали Вере на платье. Она стала вытирать его махровым полотенцем, из-под которого выползла чёрная змея с жуткой усмешкой на морде. Тело её извивалось, а изо рта раздавались слова: «Она была неуравновешенной, — равновешенной, — вешенной, — шенной». Слова стали походить на шипение, и Вера от ужаса проснулась. Лицо горело, голова была тяжёлой. Борис с тревогой смотрел на неё.

— Вера, у тебя температура. Сегодня ты никуда не идёшь, я вызову врача.

— Когда я успела простудиться? Да… ночью, на балконе. Представляешь… — Вера стала рассказать ночную историю.

Борис улыбнулся, но через мгновение его лицо стало серьёзным.

— Вера, ты должна лежать в постели, а не мотаться по студенческим общагам. И вообще, оставь это дело.

— Недавно Толик сказал мне то же самое.

— Что ты должна лежать в постели?!

— Нет. Что я должна оставить это дело. Ну, ладно, вызывай врача. Мне надо всё хорошенько обдумать.

Глава IV

Несомненно, в перспективе «поболеть» есть своя прелесть. Утро… приятное… без будильника! В голове играет музыка… Что-то классическое, неспешное… Фортепиано. Мысли текут сладко, ощущаешь всем телом, как это — проснуться утром, когда тебе никуда не надо спешить, можно заняться, наконец, собой. Первым делом сделать маникюр, потом педикюр, потом покрутить педали на велотренажёре, потом принять тёплую ванну… Ммм… Стоп, (музыка обрывается), мадам, у вас температура спала только ночью… Поэтому, как минимум, две последние процедуры отменяются! А как было бы здорово (снова соната Бетховена, в которой настроение приятного дня, свежесть морских волн, теплота летнего солнца) лечь в прозрачную водичку, открыть все баночки с ароматными солями и скрабами, выбрать любимые… Ваниль? Нет. Персик?

Всю песнь утра разбила противная телефонная трель. «Надо будет поменять звонок», — подумалось ей. Подняв голову с подушки, поняла, что все мечты рождены больным организмом, который просто хочет пить. Голова как чугунный горшок, в который накидали крупной гальки, и при каждом повороте острые камни ворочаются и создают характерный звон.

Однако на том конце провода бодрым голосом заговорил свет Анатолий. К тому же у него снова были интригующие новости…